Ветер в доме ведёт себя, как жена, которая вернулась из командировки раньше времени и увидела в своей любимой кухне до конца допитые стаканы, заляпанные аджикой тарелки и забитую бычками банку.

Человек не может Слиться с головой другого, сколько бы метафизических мышц он не задействовал.

Я лежу в тёмной комнате, где пахнет неумело зажжённым костром, переработанной другом сангрией и моей гангреной души. В окне мелькают решительные звёзды, как полуодетые девочки, выбегающие из душевой в общежитии. Возле кровати поддерживающе светится книга. А я медленно моргаю, пытаясь обесточиться.

Много дней размазалось с тех пор, как мы дружелюбно ненавидели человечество, сидя на скамейке в очках цвета пива.

Стучащие в слабо закрытую дачную дверь дни будущего смеются, пытаются поглаживать, успокаивать, верить. Они тактичные, эрудированные и претенциозные, возбуждающе глубокие. Что-то говорят, но не надоедает слушать, что-то дарят, но не хочется затолкать это в подарочный пакет для малознакомого человека, который неожиданно пригласил тебя на День Рождения, целуют в волосы.

Но уже завтра я вернусь в свой заставленный шкаф, отдавая глубочайшими ямами, неизвестно, с какой целью вырытыми.

А ведь непроходящая тяжесть этой июльской ночи в том, что человек не может Слиться с головой другого, сколько бы метафизических мышц он не задействовал.

И все эти разобщённые люди продолжают существовать в одном сонном, ослабленном теле.