Птицы так громко кричат. Что они пытаются нам, идиотам, сказать? Мы друг другу бесконечно что-то говорим. И это безнадёжно. Не работает… Как два туалета из трёх в старом, опылившемся временем, придорожном баре.

Так что, птицы, выдохните.

Я такой тихий. Обедневший. И готовый к приобретению.

Прохожу баскетбольное кольцо, когда-то с любовью прибитое к гаражу. Кольцо, заброшенное взрослением и занятостью.

Я бы сейчас с удовольствием послушал звуки удара упругого мяча об асфальт и подростковый волнующийся голос, повествующий о ненависти к родителям, не понимании мира и миром, о больной любви к своим друзьям, которые, зачастую, ощущаются и врагами, о парализующем страхе перед будущим, о любви… о путешествиях.

Господи, так хочу послушать настолько живого человека.

А то всё чаще полу… Да и сам я, кажется, фатально сокращаюсь, как не правдоподобно умирающий на полу немолодой каскадёр в сцене финальной битвы боевика девяностых.

Ее сердце бьется сильно. Так, что если лежать на спине, то можно увидеть, как размываются дороги ресниц от подвижности тела. Помню такие дни.

Мир не ужасен. Потому что нет категорий «мир», «ужасен». Зато есть понимание.

Что ты намного лучше, чем хочешь казаться.

И он, этот неприятный тип, голосующий не за тех, работающий не там, говорящий не то, выглядящий не так, тоже лучше. Как минимум — для своей мамы, своего сына или дочери (шансонные строки, но я не позволю себе их исправить).

Мы бережно опускаем очки в чёрные плотные чехлы, чтобы они не поцарапались и прослужили нам как можно дольше… Этот инстинкт защиты своего всеобъемлющий.

Плачь не плачь.

Стою в тени кустов, смотрю на крышу гаража… Проходит человек. Прошу подкурить. Приветливо останавливается.

Я Приобрёл.

И несломленные птицы нашли, наконец, своих слушателей.